«Врачи давали ей две недели жизни». Монолог директора EPAM о борьбе жены с раком, чувстве бессилия и огромной любви
26 августа 2025 в 1756230180
Ангелина Липень / «Зеркало»
Полковник в отставке и один из директоров ЕРАМ Андрей Шубадеров вместе с женой Татьяной и четырьмя детьми живет в Черногории. В 2024-м году случилось страшное - у Татьяны диагностировали 12-сантиметровую колоректальную опухоль с метастазами в печени и лимфатических узлах. Врачи дали ей всего две недели жизни. Их прогноз не оправдался - благодаря помощи немецких медиков женщина поборола рак, болезнь ушла в ремиссию. Но ненадолго - через полгода рак вернулся. Теперь Татьяна снова лечится - ей предстоит еще несколько месяцев химио- и иммунотерапии. Все время ее поддерживает муж, который практически не отходит от супруги. «Зеркало» поговорило с ним о том, каково это - видеть и знать, что самый близкий и родной человек борется со смертельной болезнью. Публикуем его монолог.
На лечение Татьяны открыт сбор - поддержать ее можно по ссылке.
«Как только наступает какой-то ад, ты переходишь в жесткое состояние»
- Сейчас мы с Таней в Мюнхене. Наша жизнь и график последний месяц полностью завязаны вокруг ее лечения. И то, как выглядит день, зависит от процедур. Если они есть, поднимаемся в семь утра, завтракаем и едем в клинику. Там Таня сдает кровь - каждая процедура сопровождается обязательными анализами и консультацией с врачом.
Инъекции химиотерапии делают по вторникам раз в две недели. После крепится специальная капсула с лекарством, которая действует 48 часов. И в четверг утром я должен позвонить и сказать, что у нас все хорошо и мы придем ее снимать. После этого в отделении делают следующую инъекцию - это антитела. И дальше неделю отдыхаем. В следующий четверг снова приходим рано утром, сдаем анализы, идем на консультацию с врачом. А после вводят только антитела, без химиотерапии. И во вторник снова все начинается заново.
После вливания химии Тане приходится дней пять как минимум приходить в себя. Она может проснуться утром, просто сказать: «Я слабенькая», - и лежать целый день. Если будет желание - читать. Сейчас у нее открылась удивительная потребность с момента начала химии: она вяжет интересные маленькие игрушки. Если же ее самочувствие позволяет, можем поехать на машине недалеко от Мюнхена. Здесь прекрасные озера, красивые города.
Пока Таня восстанавливается, отдыхает или читает, я работаю. Для меня ничего не остановилось, продолжаю участвовать в мероприятиях компании, совещаниях. Во многом здесь выручает моя стрессоустойчивость, которая сформировалась за годы в армии (до 2015 года Андрей работал начальником военного информационного агентства «Ваяр» и редактором сайта Минобороны, уволился в звании полковника, позже устроился в Wargaming, а затем - в ЕРАМ. - Прим. ред.).
Как только наступает какой-то ад, ты переходишь в жесткое состояние, как бы стальное. То есть просто обязан это преодолеть, у тебя нет времени ни на раздумья, ни на что. Так вся военная наука работает. Моих моральных и физических сил хватает на многое, даже на то, чтобы понимать, что твой близкий человек болен опасной болезнью, которая может быть смертельной.
Конечно, когда состояние у жены не очень, постоянно переживаешь, думаешь, как помочь, десять раз спросишь, как она. Но нет потребности страдать, падать в обморок. Понимаешь, что ты этим не поможешь, а загонять себя в яму нет желания. Я, наоборот, должен быть для нее мотиватором.
На всех процедурах, обследованиях, везде, кроме операции, я рядом с Таней. Это придает нам силы. И мне уверенность в том, что с ней все хорошо. Если в редких случаях нужно куда-то уехать, с Таней находится кто-то из детей. Мы не можем оставлять ее одну: во время химии, когда сначала четырехчасовая инъекция, а потом еще два дня капсула, человек чувствует тошноту и слабость. Это три адовых дня, к которым Таня начинает готовиться чуть ли не за неделю. А я должен быть рядом и не бояться.
В такие дни помогаю ей во всем, готовлю, хожу в магазин. Во время химии у человека может просто не остаться ни физических, ни моральных сил, чтобы даже покормить себя. А питание в процессе лечения обязательно, чтобы у организма были ресурсы на лечение. Вообще для нас абсолютно естественно, если Тане сейчас плохо, она не может встать, я все сделаю: «Пожалуйста, лежи, я тебя укрою, помогу, водички принесу. Только полежи, никуда не вставай». Нет никакой необходимости делать героические поступки, когда организм все ресурсы бросает на лечение, такого не должно быть.
«Моя Таня болела 10 лет, и никто об этом не знал»
- В общей сложности мы с Таней вместе шесть лет, а 8 сентября будет пятая годовщина свадьбы. Практически с 2020 года любое тяжелое событие переживаем стойко, спокойно и стараемся держаться в тонусе. Хотя, конечно, это непросто, особенно сейчас. Тема рака очень серьезная.
Диагноз поставили в январе прошлого года - это была четвертая стадия и 12-сантиметровая опухоль в кишечнике. По предварительным данным, она развивалась больше 10 лет. Моя Таня болела, и никто об этом не знал. Мы научились делать скрининги груди, чекапы, но большинство людей не использует колоноскопию как элемент обследования. Я сам свою первую колоноскопию проходил в 47 лет, когда увольнялся из армии. А теперь оказывается, что рак кишечника вышел на третье место по количеству случаев.
О болезни первым узнал я. Черногорские доктора завели меня в отдельный кабинет после колоноскопии, которую делали жене. Зонд не смог пройти дальше по кишечнику из-за опухоли, поэтому они и давали две недели. Показали фотографии и сказали, что это 100% рак. Таких чувств, как в тот момент, я, наверное, не испытывал никогда. Даже во время службы в Грузии в 1989−93 годах (в этот период страна переживала распад СССР, острый внутриполитический кризис и вооруженные конфликты в Южной Осетии и Абхазии. - Прим. ред.), когда на военную часть были нападения, не чувствовал такого ужаса, как когда тебе говорят, что твой родной человек болен, и показывают снимки. Несколько минут просто не понимал, что делать. Не знал, что сказать супруге, которая выйдет из процедурной. Мы и до этого осознавали, что что-то не так, но надеялись, что это какое-нибудь воспаление или дивертикулез (состояние кишечника, при котором на его стенках формируются мешкообразные выпячивания - дивертикулы. - Прим. ред.).
Но, слава богу, стрессоустойчивость, воспитанная в прошлой жизни, позволила быстро начать принимать решения. Когда мы вышли из клиники, Таня была в очень плохом состоянии, мне пришлось ей говорить про рак - все это было очень сложно. Я не знаю, как Таня это все восприняла внутренне. Но она до сих пор хорошо держится и все преодолевает.
Когда мы шли рассказывать детям о диагнозе (их четверо, трое у нее и моя дочь от второго брака), уже все обсудили и решили, что будем лечиться. 27 января получили диагноз, а уже 1 февраля с помощью коллеги я договорился, что нас примут в Германии в Мюнхенской клинике Богенхаузен. Дело в том, что в Черногории, где живем давно, опыта по лечению рака немного, и оставаться было просто нецелесообразно. Спустя два дня нас уже записали на 6 февраля на прием к профессору Вольфгангу Шеппу и заведующему отделением онкологии Мартину Фуксу. За день до этого мы приехали в Мюнхен. Даже недели не прошло - очень важно быстро принимать решения, ни в коем случае не раскачиваться.
Вопрос о том, едет Таня одна или со мной, не стоял. Когда знаешь, что у тебя две недели… Мы это даже не обсуждали, я принял решение и поехал. В такой ситуации просто не смог бы спокойно находиться в Черногории. К тому же это чужая страна, Таня не так хорошо знает английский, а нанимать переводчика на каждый прием было бы очень дорого. И вообще наличие рядом близких и родных даже записано в протокол как один из факторов, положительно влияющих на исход лечения.
В тот момент у нас обоих включилась какая-то психологическая защита. Мы понимали, что все очень непредсказуемо. Но старались находить какие-то позитивные моменты. Поэтому рубеж в две недели, которые давали врачи, прошел незаметно. Мы вообще слабо помним прошлый год с точки зрения эмоций, потому что все, что могли сделать, это быстро начать лечение.
Но в самом начале было очень страшно. Еще до химиотерапии, когда нас положили на обследование, врачи говорили, что кишечник может закрыться в любой момент. Дело в том, что было непонятно, как воздействуют лекарства. И я каждую ночь просыпался по несколько раз, трогал пульс, иногда даже просто спрашивал: «Как ты? Все нормально? Ты жива?»
«Все, что ты можешь, - это поддерживать словами и действиями»
Потом назначили химию, Таня очень тяжело ее переносила. Но ни минуты не показывала слабости, не считая дни после химии, когда у нее физически нет сил ни встать, ничего. Но она очень, очень хорошо держалась. Это важно, что Таня себя так ведет. Если бы плакала, отказывалась от лечения, говорила, что все плохо, мне было бы сложнее. Возможно, мы бы вместе улетели в эту черную дыру.
Но все равно и тогда, и сейчас ощущается огромное бессилие. Ты не можешь прекратить этот процесс, не можешь убрать раздражение с кожи, остановить тошноту. Все время думаешь: «Только бы выжила, только бы не стало хуже». Все, что ты можешь, - поддерживать словами и действиями, не показывая, как тебе больно. Сложно передать эти чувства. Самые счастливые моменты, когда утром она просыпается, и ты видишь по глазам, что все хорошо. И все, день пошел отлично.
Действительно страшный момент был во время операции в июне прошлого года. Сначала сказали, что в 10.00 начнут и в 14.00 закончат, а в 16.00 говорят, что операция еще не завершилась. В итоге все прошло хорошо. Но до 18.00, пока я ее не увидел, было ощущение, что произошло что-то непредсказуемое. Не то, что она умерла, а именно что происходит нехорошее.
Потом узнал, что Таня лежала сначала в реанимации, потом в интенсивной терапии, а в 18.00 ее как раз повезли на восстановление. С ней находился врач, который каждый час в течение ночи забирал кровь на анализ, вливали еще различные лекарства. Когда уже около 21 часа ее подняли в отделение, меня попросили не оставаться. Вернулся только к семи утра, и нас перевезли уже в палату вдвоем. То есть практически сутки я ничего не знал и не понимал. Конечно, такие ситуации добавляют осознания ценности человека рядом с тобой. Но я не меньше ее ценил и до того, как все это сложилось. Скорее, болезнь прибавила осознания, насколько дорог человек, насколько чувствуешь потребность быть рядом и помогать.
Позже Тане удаляли метастазы в печени: туда вводили специальный щуп на определенную глубину, которым фактически их выжигали. Эта процедура делается под местной анестезией (общий наркоз нельзя). Но Таня очень тяжело переносит такие манипуляции, ей часто нужно дополнительное обезболивание. И вот они начали процедуру, уже вошли туда щупом. Через минут 15 врач вышел в коридор: «Я не могу дальше, она чувствует боль». И позвал меня внутрь - а там Таня в сознании, из печени торчал этот щуп, а на мониторе на графике видимо зашкаливали показатели боли. Тогда я просто взял ее за руки и сказал: «Любимая, нам надо это перетерпеть». Не знаю, чудо или нет, но доктор тут же отметил: «Все хорошо». И я ушел. Таня мне потом рассказывала, что от боли не видела и не слышала ничего, но в какой-то момент долетела фраза, что это надо потерпеть. И стало легче, а через 10 минут процедура закончилась.
После операции и удаления метастазов Таня прошла еще одну сильную химию. Конечно, то, что перенесла она, не каждый может. Тем более все это влияет на внешность: кожа лица, ногти. Для женщины это очень важно. И, конечно, были минуты отчаяния, когда она плакала. Мы же не знали вообще, как это все потом восстанавливается или не восстанавливается вообще. Может, так останется на всю жизнь?
В тот год нам очень помогала поддержка. Каждый день звонили друзья, коллеги из ЕРАМ и особенно Wargaming, их семьи. Дети к нам прилетали. И это очень повлияло на результат. В октябре мы получили диагноз «ремиссия» - и только тогда поняли, как быстро прошло время, как мы вылезли из того ада. Во время приема уже на середине речи доктора взялись за руки, улыбались. Вышли радостные, сели в машину, ехали по красивым местам. Я даже хотел налепить на машину наклейку «cancer-free» (англ. свободный от рака. - Прим. ред.). Конечно, это огромная радость, когда ты только что отошел от пропасти.
«Это адский ад - и Таня ведет себя более чем адекватно»
- После этой радости и несмотря на положительный результат, где-то в октябре-ноябре у Тани наступила депрессия. Она просыпалась утром абсолютно без настроения, могла целый день пролежать, могла даже проплакать. Это длилось пару-тройку недель. Она была в терапии с психологом еще с начала лечения. Но пока мы не проконсультировались с психиатром и не получили медикаментозное лечение, легче не становилось. Это вообще очень важно, потому что стрессовое состояние не приведет к хорошему результату. И как только есть сигналы депрессии, обязательно идти к врачу.
Что касается Тани, я не специалист, но думаю, после постановки диагноза она не успела осознать, насколько травматическая история с ней происходила. Все было очень быстро, интенсивно. А потом мы вернулись - и вот тогда пришло осознание, что вообще случилось. Антидепрессанты очень помогли, Таня и сейчас в очень хорошем психологическом состоянии, несмотря на нашу историю.
Спустя три месяца после того, как врачи сказали о ремиссии, был чекап. На них каждый раз приезжаешь с дрожащим сердцем. Но первый раз в феврале был прекрасен, доктор сказал, что все хорошо. А к июню ситуация, к сожалению, изменилась. Дело в том, что в прошлом году метастазы пошли в печень и лимфоузлы. Их уменьшили во время химиотерапии и потом удалили на операции, но к июню лимфоузлы снова увеличились. Это значило, что рак вернулся.
Мы психологически были готовы, что такое может произойти, поэтому не были очень подавлены. Знали, что четвертая стадия рака не уходит бесследно. Но не думали, что болезнь появится снова так быстро, ведь есть случаи, когда люди живут в ремиссии десятки лет.
На новость о рецидиве дети отреагировали эмоционально. Все плакали, были шокированы. Хотя на тот момент Таня уже пару-тройку месяцев чувствовала себя не очень хорошо, и было предчувствие, что что-то не так. Но все равно детям было очень страшно - у них очень сильная привязанность к маме. Сейчас они стабильно, надеются на лучшее и поддерживают ее. Каждый из них учится. Старшая дочь Тани Ярослава - в Америке, Яна (моя дочь, они с Ярославой ровесницы) помогает нам постоянно, так как живет и работает в Мюнхене. Уля, Танина младшая дочь, несмотря на такую тяжелую ситуацию с мамой, успешно закончила британскую школу в Черногории и поступила в Утрехтский университет в Нидерландах. Младший Вовка вообще герой, в свои 16−17 лет прожил самостоятельно прошлый год в Черногории в другом городе, где учился в международной школе. Сейчас он в Черногории на хозяйстве, смотрит за нашими котами. Кстати, одного котенка нашли недавно, на день рождения Тани. Ехали отмечать, увидели его на дороге и забрали. Видимо, это хороший сигнал.
Когда мы узнали про рецидив, Таня собиралась оставаться лечиться в Черногории. Но, во-первых, не хотелось менять клинику и врачей, а во-вторых, летом там сезон, огромное количество людей, жара в 40 градусов, было бы не очень комфортно. К тому же в тот момент приняли решение обратиться к людям за помощью. После прошлого лечения мы не успели восстановиться материально (в 2024 году лечение обошлось в 250 тысяч евро. - Прим. ред.).
И не было речи о том, чтобы бояться, стесняться просить у людей поддержки и помощи. Потому что, когда рядом с тобой родной человек и его жизни угрожает опасность, у тебя нет права чувствовать совестливость, стыд или еще что-то. Ты должен делать, что ты можешь, а потом уже сожалеть об этом или нет.
Я хочу выразить огромную благодарность всем, кто откликнулся на наши просьбы за этот год, поддержал финансово. Такого даже не ожидал. Всю жизнь стараюсь помогать людям, если есть возможность, и никогда не задумывался о последствиях, не ждал обратной реакции. А сейчас мне тоже понадобилась помощь - и все эти люди, многих из которых даже не помню, решили поддержать. Знаете, есть избитая фраза: мир не без добрых людей. Я бы сказал по-другому: мир состоит из добрых людей. Это окрыляет и дает право жить с надеждой, что все будет хорошо.
В Мюнхене врачи решили проводить химиотерапию вперемежку с иммунотерапией, как и раньше. Лечение запланировано на три месяца, половина уже прошла. После следующего сеанса химии (уже четвертого) доктор планирует сделать короткий чекап и назначить лучевую терапию. Мы пока не знаем, во сколько это обойдется - это не менее, а то и более дорогая процедура, чем химиотерапия. Но этого может не произойти, если не будет положительной динамики. И тогда назначат еще два сеанса химии.
В целом настроение у Тани хорошее. Естественно, оно волнообразное, все зависит от физического состояния. По сравнению с прошлым годом, ей, конечно, полегче. Хотя это все равно адский ад, но Таня ведет себя более чем адекватно. Я сомневаюсь, что сам бы физически с этим лучше справился. У мужчин порог боли меньше, поэтому я говорю, что она в этом плане большая молодец.
«Сейчас нам самое главное - вылечиться, а все остальное вполне реально»
- Последние полтора года я не обращался к психотерапевту, потому что знаю, что это такое: ты должен уйти в режим копания в себе. И каждый сеанс забирает силы и энергию. У меня нет возможности тратить их, кроме как на поддержку своей супруги. Потом, возможно, придется это сделать, потому что такое напряжение не проходит бесследно. Но только когда буду понимать, что с моей супругой все хорошо, смогу отдать часть энергии на лечение себя.
Пока я чувствую себя нормально. Недавно пообщался с нашим беларусским психиатром и попросил его о медикаментозной поддержке. Возможно, перейду на антидепрессанты, потому что все происходящее очень сильно давит. В остальном я здоров. Каждое утро делаю двенадцатикилометровый марш-бросок - здесь рядом с нами шикарный парк. В июне прошел чекап, проверил все основные функции организма - доктора сказали, что все хорошо. Мне важно оставаться крепким и здоровым, чтобы точно была опора и у Тани, и у детей. Они уже практически все студенты, но все равно важно, чтобы тоже чувствовали, что есть взрослый человек, на которого можно рассчитывать.
Насчет Тани у врачей нет никаких прогнозов. Они говорят, что мы должны научиться жить с этой болезнью как с хронической. И ждать. Если бы можно было предугадывать движение рака, наверное, уже нашли бы какие-то способы. Единственный прогноз - это то, что прошлая химия очень помогла и неожиданно дала хороший результат. Они надеются, что химиотерапия, которую она сейчас проходит, сделает то же самое. И мы выйдем в ремиссию. Надежда умирает последней. Потому что пока врачи не сказали и не подтвердили документально, что остается только паллиативный уход, когда надо просто провести человека к его биологическому концу, бороться надо всегда. Даже четвертая стадия не приговор. Шансы всегда есть. И мы настроены решительно, а доктора у нас просто шикарные.
Поэтому о том, что Тани может не стать, я никогда даже не думал. Категорически отметал мысль о том, что человек может уйти. Я просто знал, что все будет хорошо. Как будто на уровне коммуникации со Всевышним у нас была договоренность.
Сейчас строим планы, конечно же. У нас есть главная цель - как можно быстрее «раздать» наших детей туда, куда им надо: работа, учеба. Чтобы они разъехались заниматься своими делами. А мы стабилизируем свое рабочее состояние и определимся, чем будем заниматься дальше. Таня, например, хочет написать книжку обо всем, что с ней произошло. Еще планируем путешествовать, пожить в разных странах, где-то полгода, где-то год. У нас достаточно много времени - ей всего лишь 45 в следующем году, а мне - 57. Например, мы бы хотели пожить в Амстердаме. Найти в танцующем домике квартирку, походить по этим улицам, потому что там очень атмосферно. Париж очень понравился Тане - там хотелось бы тоже пожить. Хочу отвезти Таню в Исландию, на Мальдивы. И к этим планам мы двигаемся. Сейчас нам самое главное вылечиться, а все остальное вполне реально.