«Помнишь, с*ка, это лицо?» История программиста, который «насолил» ГУБОПиКу — и оттуда пришли за ним лично

17 сентября 2025 в 1758133800
Александра Реквисова / «Зеркало»

Программист из Витебска 38-летний Павел Никитенко почти четыре года провел за решеткой. Его обвиняли в копировании персональных данных 1,5 миллиона человек, разглашении информации о силовиках и администрировании «экстремистского» телеграм-чата. В колонии предлагали даже не рассчитывать на помилование. Но тем не менее мужчина стал одним из 52 заключенных, большинство из которых освободили и вывезли в Литву в сентябре этого года. В интервью «Зеркалу» IT-специалист рассказал о жестком задержании, давлении в СИЗО, потерпевших-силовиках и абсурдных запретах в колонии. А еще поделился сложными эмоциями после неожиданного освобождения.

«Демонстративно выкидывает окурок и бьет меня сразу в лицо»

Павел Никитенко жил в Витебске и работал инженером-программистом в областном расчетно-справочном центре, который относится к управлению ЖКХ. Утром 17 ноября 2021 года он отвел ребенка в детский сад и на выходе заметил двух курящих мужчин.

- Прохожу мимо них, один так демонстративно выкидывает окурок и бьет меня сразу в лицо. Без предупреждений, без каких-либо разговоров, - вспоминает он.

В это время Павел держал телефон. Второй неизвестный стал заламывать ему руку и отбирать устройство. Сначала собеседник подумал, что это грабители. Но когда один из нападавших достал наручники, понял - дело серьезнее.

- Меня заволокли в машину, в позе ласточки я проехал до их отделения. В машине, конечно, угрожали: «"Жыве Беларусь!" кричал, да? Сейчас доживешься», - рассказывает собеседник.

Павла привезли в отделение местного ГУБОПиК. По словам мужчины, его затолкали в кабинет и начали избивать.

- Меня избивал заинтересованный сотрудник, так сказать, - рассказывает мужчина. - Информацию о нем я разгласил в одном чате. Потом после этого они начали меня пытать, делали удушающий прием, чтобы я выдал логины и пароли телефона и всех приложений.

В дальнейшем этот же «заинтересованный» сотрудник фигурировал в уголовном деле Павла и приговоре. Мужчина попросил не указывать имя силовика из-за опасений за безопасность близких.

- Он в принципе сам представился. Говорил: «Ну что ты на меня написал? Помнишь, с*ка, это лицо? Теперь ты его никогда в жизни не забудешь!» Такие вот у них разговоры, - описывает витеблянин.

Затем мужчину отвели в туалет умыться и записали с ним «покаянное» видео. Медицинскую помощь он не получил - силовики предупредили: при переводе в СИЗО нужно говорить, что «сам упал» и «споткнулся», а иначе обещали сделать «еще хуже».

- У меня были гематомы, нос, я так понимаю, сломали, потому что у меня перегородка смещена. Ну, так, побит был хорошо, короче говоря, - описывает собеседник свое состояние.

«Спрашивали, как я создал эту базу данных»

Центральным обвинением против программиста стало то, что он «скопировал из информационной системы персональные данные почти 1,5 миллиона граждан Беларуси». Павел говорит, что имел доступ к этим сведениям по службе - они были необходимы для работы в областном расчетно-справочном центре.

По словам собеседника, оригинальные данные были разрозненными. В какой-то момент для удобства работы он собрал информацию в одном месте и сохранил объединенную базу на Google Диск. В ней были фамилии, имена, отчества и адреса прописки.

- Они там даже спрашивали, как я создал эту базу данных, что я делал. Говорю: «Ну как создал? На работе она была поделена на много маленьких кусочков. Я ее сделал общей, чтобы было удобно работать в целом с ней, а не по кускам». Но не оценили, - объясняет мужчина.

Были в базе и адреса силовиков. Информацию о нескольких Павел разместил в «дворовом» телеграм-чате «Вуліца Гагарына». Он подчеркивает, что публиковал информацию только о тех, кто отметился насилием.

- Я не разглашал персональные данные многих сотрудников, которых, в принципе, мог бы знать так или иначе, - объясняет собеседник. - Но разгласил именно [данные] конкретных людей, о которых писалось в различных чатах, что они избивали простых граждан. Тут уже чувство несправедливости, солидарности с простыми людьми для меня превышало [другие факторы].

Во время следствия силовики сперва изучили саму базу, а потом удалили ее. Действия Павла расценили так: якобы он скопировал базу, чтобы опубликовать данные всех, кто в ней был. Павел согласился с обвинением частично:

- Сказал: да, я сделал то, что сделал. Но у меня были другие умыслы. Я не разглашал же персональные данные всех полутора миллионов, которых я мог бы разгласить в теории. Потому что я не вижу в этом смысла.

«Ты сомневаешься, что мы можем тебя убедить?»

Программист говорит, что в СИЗО он столкнулся с насилием силовиков: его избивали, пытались засунуть голову в мусорку. В какой-то момент один из них вызвал Павла и сообщил: на его смартфоне нашли еще одну базу.

- Я говорю: «Так я не знаю, что это за база, что вы там нашли. Вы мне что-то просто вменяете непонятное». А он говорит: «Ты сомневаешься, что мы можем тебя убедить, что это твоя база данных?» - рассказывает мужчина и отмечает, что отказался себя оговорить. - То, что я не делал, признавать не буду. Говорю, хотите бить - бейте.

По словам собеседника, на следующий день к нему пришел сотрудник ГУБОПиК - без адвоката и в нарушение процедур проведения допроса. Силовик показывал программисту размытый скриншот и потребовал признать базу «своей».

- Я говорю: «Вы смеетесь? Я даже поля так не называл, как там названы на этом скриншоте. Это не моя база данных, вообще ничего не знаю», - передает Павел содержание разговора.

В ход пошло психологическое давление и угрозы, после сложного разговора мужчине пообещали «проблемы». Но в итоге неизвестная база данных в дело так и не попала. Павел до сих пор не знает, что это была за информация и зачем ее пытались ему приписать.

«Судья зевал все заседания»

До задержания Павел был администратором «дворового» телеграм-чата «Вуліца Гагарына» (vul. Haharyna), в котором состояло около 200 человек. Уже после изъятия его гаджетов сообщество признали «экстремистскими материалами», а потом и «экстремистским формированием». В итоге мужчине добавили еще и обвинение в создании экстремистского формирования.

Еще несколько уголовных статей добавилось из-за репостов с анонсами акций протеста и инструкциями на случай столкновений с силовиками. А также из-за оскорблений Александра Лукашенко и на тот момент главы ЦИК Лидии Ермошиной в обсуждениях. В итоге программиста судили по шести уголовным статьям:

• ст. 203−1 (Незаконные действия в отношении информации о частной жизни и персональных данных);

• ч. 3 ст. 293 (Обучение или иная подготовка лиц к участию в массовых беспорядках, либо финансирование этой деятельности);

• ст. 342 (Организация и подготовка действий, грубо нарушающих общественный порядок, либо активное участие в них);

• ст. 361−1 (Создание экстремистского формирования или участие в нем);

• ст. 368 (Оскорбление Лукашенко);

• ст. 369 (Оскорбление представителя власти).

Дело рассматривал областной суд Витебской области. Потерпевшими выступили двое силовиков, информацию о которых Павел разгласил в чате. Между тем сотрудник ГУБОПиК, который требовал у витеблянина запомнить его лицо, на суд не пришел.

- Видно, ему хватило моего избиения, - предполагает Павел.

Процесс проходил в закрытом режиме из-за необходимости озвучивать персональные данные.

- Было пять или шесть заседаний. Судья зевал все время. В принципе, мне кажется, он уже на первых днях знал, сколько мне даст, - оценивает собеседник ход процесса. - Я понимал на самом деле, что никто там разбираться ни в чем не будет.

В итоге суд назначил Павлу 4,5 года лишения свободы и штраф в 100 базовых величин (на тот момент 3200 рублей). Также нужно было выплатить компенсацию пострадавшим силовикам. Один запросил 1000 рублей, эта сумма была выплачена до суда, на заседании он сказал, что не имеет претензий. Второй затребовал 5000, но суд удовлетворил требование лишь частично и назначил 1000 рублей компенсации.

«Тебе никакого помилования быть не может»

В колонию Павел попал в конце 2022 года. Он отбывал наказание в бобруйской ИК № 2. Говорит, условия содержания политзаключенных там кардинально отличались от остальных, в ШИЗО можно было попасть за любое «нарушение». По словам Павла, его наказывали даже за то, что якобы не поздоровался с сотрудником.

Как политзаключенному Павлу запрещено было посещать любые секции, получать поощрение вроде дополнительной посылки или свидания.

- Я вам даже процитирую ответ своего бывшего начальника отряда, когда я у него спросил про поощрение. Он говорит: «Так, ты сейчас на киче сидишь?» (речь о ШИЗО. - Прим. ред.) «Нет». Говорит: «Ну, вот можешь считать, что это поощрение». Вот и всё, - рассказывает мужчина.

Политзаключенных в бобруйской колонии между собой называли «политиками». Павел вспоминает, что в определенный момент администрация колонии запретила использовать это слово.

- Как угодно, но только не «политиками». Потому что у нас «политиков» нету. Так сказали официально, - вспоминает собеседник. - Других людей - не политических - запугали, что если они будут с нами общаться, и тем более говорить о нас «политики», то тоже уедут в ШИЗО вместе с нами.

Александр Лукашенко ранее заявлял, что в Беларуси нет политзаключенных. Он аргументировал это тем, что в Уголовном кодексе Беларуси нет «политических статей», по которым кто-либо осужден. В более поздних выступлениях он продолжал использовать формулировку «так называемые политзаключенные».

В какой-то момент в колонию к Павлу приехал следователь, чтобы узнать, кто делал ему денежные переводы.

- Он говорит: «Вы знаете, что вы находитесь в списках псевдополитических?» Именно такой акцент сделал на этом «псевдо». Думаю, вот, блин, засранец. Говорю: «Нет, не знал, но теперь знаю, спасибо вам». Он, по-моему, обиделся в этот момент, - объясняет мужчина.

Кстати, никакие переводы Павлу не доходили из-за того, что КГБ включил его в «Перечень террористов». Все деньги возвращались обратно отправителям. А сам заключенный не мог покупать продукты в тюремном магазине.

Дополнительное давление он испытывал из-за специфики своего дела.

- Оперативник, когда вызывал к себе, сказал: «Можешь даже не писать никакие заявления на дополнительные звонки, потому что ты разглашал данные силовиков. Ты думаешь, у силовиков нет семьи? Вот теперь пойми, каково им», - цитирует программист слова сотрудника колонии.

Осенью 2024 года в колонии появился представитель ГУБОПиК и предложил некоторым политзаключенным написать прошение о помиловании.

- Он посмотрел мое дело и сказал: «Тебе никакого помилования быть не может. Можешь даже ни на что не рассчитывать». И все, выгнал меня из кабинета, - вспоминает Павел.

«Начали понимать, что нас просто вывозят из страны»

11 сентября 2025 года Павел как обычно проснулся и пошел умываться.

- Прямо после подъема забежал режимный сотрудник со словами: «Никитенко, давай-ка быстро собирайся, пошли». Я, конечно, опешил, - вспоминает мужчина. - Говорю: «Что случилось?» «Ничего, давай быстро собрался, давай, ботинки одевай, побежали». Ну, надел эти ботинки, выходим. Я говорю: «Так скажите хоть, куда вы меня ведете?» - «На КПП-2». А это то место, где у нас обычно происходит рассмотрение наказаний. Если честно, я думал, что в ШИЗО меня посадят.

Когда привели еще двух политзаключенных, Павел понял, «происходит что-то совсем интересное». После мужчин досмотрели, принесли личные вещи и сообщили: их освобождают.

Дальше был микроавтобус с людьми в балаклавах. Они представились сотрудниками КГБ и предложили два варианта поездки: «либо мы едем тихо, мирно, ни с кем не переговариваемся», либо «в наручниках и с мешками на голове». Доехали тихо и без мешков. Дальше пересели в автобус.

- Когда в автобус начали садиться ребята из других колоний, мы уже между собой начали понимать, что нас просто вывозят из страны. Там уже [стало] как-то повеселее, все-таки одна общая боль у всех. Ну, или радость, тут как посмотреть, - описывает он.

Сейчас Павел находится в Вильнюсе. Говорит, не до конца понимает свой юридический статус в Беларуси - ведь заявление на помилование он так и не написал. Отмечает, что испытывает двоякие чувства в связи с произошедшим. До освобождения ему оставалось 95 дней.

- Я, конечно, дико рад, что я не в колонии. Я понимаю, что я в нее уже не вернусь, и это прекрасно, - объясняет он. - Но уже так или иначе строил планы о том, как буду жить в Беларуси, какие-то дела делать. А сейчас все это рухнуло, и я понимаю, что это надо сейчас все делать с нуля.