В Брюсселе прошли встречи представителей беларусских демсил с Еврокомиссией, участвовала в них и Светлана Тихановская. Deutsche Welle поговорила с ней о роли Беларуси в европейской безопасности, помощи ЕС и переменах в ее жизни после освобождения мужа.
«Свободная, независимая Беларусь нужна всей Европе»
DW: Светлана, расскажите о ваших встречах, которые вы провели в последние дни в европейских столицах, — что было самое главное для беларусов?
Светлана Тихановская: За эту неделю я была два дня в Париже, где у нас было значимое событие — встреча парламентских групп «За демократическую Беларусь». Мы проводим такие встречи ежегодно. В прошлом году это был Рим, в позапрошлом Берлин, сейчас Париж. Нам очень важно работать с парламентами, формализовать наши отношения, чтобы и в парламентах понимали, что такое Беларусь, чем режим Лукашенко отличается от беларусов, как нам сотрудничать, взаимодействовать. Потому что сейчас беларусы — люди без государства: государство захвачено режимом Лукашенко.
У нас уже есть свои структуры — Объединенный переходный кабинет и Координационный совет, который в каком-то плане тоже является парламентом. Мы хотим и учиться у других парламентов, и тоже просим их и проявлять солидарность, и ставить вопросы перед своими правительствами: как вы помогаете беларусам, что вы делаете в плане давления на режим, как вы поддерживаете независимые медиа и т. д. И объясняем, что Беларусь должна быть важна не только в гуманитарном плане, потому что 1000 политзаключенных, репрессии продолжаются, но также и с точки зрения безопасности. И вот именно с этого ракурса Беларусь — свободная, независимая — нужна не только беларусам, но и всей Европе. Потому что пока там режим Лукашенко, будут постоянные провокации на границах, будет постоянно эскалация. Для того чтобы обеспечить какую-то новую архитектуру безопасности в регионе, Беларусь важна как союзник, а не как источник постоянных угроз.
Что еще могут делать парламентарии — это быть голосами Беларуси, голосами политзаключенных. Поэтому мы просим парламентариев прежде всего брать шефство над политзаключенными и просто рассказывать их истории, напоминать миру о них, но также связываться и с родными, предлагать какую-то помощь. Это настолько важно людям в тюрьмах — знать, что их кто-то опекает, что о них кто-то думает из какого-то парламента. Это иногда на самом деле спасает жизнь, человек не чувствует себя забытым, заброшенным. А если парламентарии еще и пишут письма, это очень большой импульс к поддержке беларусов внутри тюрьмы.
«Помощь беларусам — это не благотворительность»
— Чуть менее года назад Европейский союз выделил 30 млн евро на поддержку беларусских проектов, гражданского общества. Насколько беларусы могут рассчитывать на подобное финансирование в дальнейшем? Уже называются какие-то цифры?
— Сейчас, наверное, идет процесс переоценки этих нужд, потому что с момента, когда Америка прекратила поддержку всех гражданских инициатив за рубежом, конечно, образовался очень большой пробел в финансировании гражданских активистов. И сейчас наши европейские союзники ищут возможности этот gap (с англ. «пробел». — Прим. DW) заполнить. Но навряд ли получится полностью восстановить тот объем, который потеряли беларусы в связи с новой американской политикой. Но мы тоже приоритизировались, мы тоже немножечко подумали, где можно урезать, какие главные направления.
— Примерно о каких суммах идет речь?
— Это не секрет, что американская помощь покрывала примерно половину всего объема помощи беларусскому гражданскому обществу.
— То есть сейчас Евросоюз остается крупнейшим донором, по сути, и должен стать чуть ли не единственным донором в этой ситуации?
— Никто никому ничего не должен. Да, Европейский союз понимает, что помощь беларусам — это не какая-то благотворительность, это инвестиции в демократию, в их собственную безопасность. И поэтому такие инвестиции окупятся в разы, когда наши цели будут достигнуты.
«Мы не переносим домой политику»
— В прошлый раз мы с вами записывали интервью в Брюсселе, и вы тогда пришли с портретом Сергея Тихановского. С тех пор произошло много радостных событий.
— У меня сегодня Алесь Беляцкий (держит в руках портрет Беляцкого. — Прим. DW). Мы должны постоянно напоминать о том, что наш нобелевский лауреат находится в тюрьме, и он почетный гражданин Парижа, вчера это было очень символично во Франции. И это напоминание того, что да, мой муж на свободе, но в тюрьмах остается еще как минимум 1300 политических заключенных. Реальная цифра гораздо больше. И пока этот портрет, любой портрет будет у меня в руках, это значит, что нам надо продолжать работать, нам надо выстоять, чтобы каждый из наших героев вышел на волю.
— Как с тех пор, как Сергей вышел на свободу, изменилась ваша политическая, социальная, личная жизнь?
— Я не могу сказать, что как-то изменилась политическая жизнь, потому что Сергей понимает мою роль, он ее не пытается изменить. Понятно, что ему нужно еще немножечко времени, чтобы найти свое место, потому что есть большая проблема, что людям, которые попали в тюрьму в 2020 году, нужно время осознать, что прошло уже пять лет, поменялся контекст, поменялась геополитическая обстановка. Сергей буквально сегодня выдал видео «100 дней после заключения», где он признает, что начал действовать поспешно и сделал несколько ошибок. И ему еще надо многое узнать, невозможно пять лет охватить и понять, что где было, что как происходило. Но мы его потихоньку обучаем, рассказываем, потому что для политики тоже нужен опыт. И тут нужно выбрать свой путь — либо ты работаешь в медиа, и тогда ты можешь говорить от души все, что хочешь, у нас нет цензурирования медиа, либо ты политик, и тогда ты должен думать о последствиях своих слов и должен говорить согласно обстановке. Это его путь. Я рядом, помогаю ему.
Что касается дома — дома мы семья. У нас была пара незначительных конфликтов на фоне «ты зачем это сказал, так неправильно, зачем ты обидел беларусов?», и мы решили, что мы не переносим домой политику, мы дома семья, мы дома с детьми. Конечно, не всегда получается, но мы очень стараемся, потому что в целом обстановка в политическом поле очень нервная, и можно до бесконечности спорить и дискутировать. И я тоже для себя так подумала: я когда была одна, без Сергея, все равно приходишь домой — работаешь, с детьми, сказку читаешь — а все равно в мыслях и с политзаключенными, и по работе — и то надо сделать, и это. Наверное, надо и мне дать себе время быть рядом с мужем и уделять ему много внимания, чего ему не хватало все эти пять лет.
Поэтому, с одной стороны, стало легче, с другой, наши силы, наверное, удвоились, мы друг друга поддерживаем. Посмотрим.
— Вы говорите: с одной стороны, стало легче. А с другой?
— Стало сложнее, потому что я чувствую ответственность и за путь Сергея тоже, когда он себя ищет. И если он делает ошибки, все равно нас какое-то время, особенно поначалу, воспринимали как одно целое и все равно спрашивали с меня. Но чем более самостоятельным становится Сергей, тем, конечно, менее нас связывают в одно целое. Он всегда сам заявляет: «Я не работаю в Офисе (Светланы Тихановской. — Прим. DW), я отдельная структура, отдельная ячейка, отдельный человек, не надо нас смешивать в кучу». Но это тоже своеобразный путь. Заново надо и привыкать друг к другу. Он вышел из тюрьмы, конечно, несломленным, он такой же энергичный, у него много проектов в голове, и он все время в работе, занят. Я говорю: «Давай дома успокоимся, с детками мультик посмотрим». Ну пока так, все немножко хаотично, но оно все придет в норму.
— То есть вы дуэт, вы тандем или вы пока не знаете?
— Мы явно не в конкуренции. В семье мы точно тандем. На политическом поле Сергею пока еще нужно определиться, чтобы понять, кто мы по отношению друг к другу.
«Историю раздули»: Тихановская об отмене интервью CNN
— Вы не жалеете, что отказались от интервью на CNN?
— На самом деле так эту историю раздули. Там был ряд обстоятельств, которые привели к этому моменту. И, возможно, где-то я была не права, потому что для Сергея этот стрим был важен. Я пообещала прийти, и я его планы разрушила. И понятно, что быть в мировых СМИ — это крайне важно. Такая вот у меня сейчас, знаете, роль — либо ты с мужем, либо ты делаешь свою политическую работу. И в моменте не всегда понятно, что правильнее. Мы тоже учимся, и Сергей явно не хотел, чтобы это выглядело так, как это выглядело, он очень сильно переживал по этому поводу, но мы справились.
— Как вы видите ваше политическое будущее — вместе, отдельно? Чего вы вообще желаете в этом отношении?
— Я желаю вернуться домой и жить в Беларуси. Уже в какой роли — наверное, это второстепенно. Я понимаю приобретенный опыт, приобретенный уровень контактов в мире и свой вес. И если надо будет служить Беларуси и дальше в любой capacity (с англ. «качестве». — Прим. DW), то, конечно, я буду, потому что я гиперответственный человек, очень. И если нужно будет, я буду продолжать. Пока мы за рубежом, то я делаю то, что я должна делать, пока есть силы — и физические, и моральные. Сергей — тут зависит от того, какой путь он выберет. Он не очень дипломатичный человек, для дипломатии он явно не подходит. Но, возможно, нам нужны такие яркие политики, unpredictable (с англ. «непредсказуемые». — Прим. DW), у нас такие в мире есть. Посмотрим, я не хочу связывать наше будущее с Сергеем только с политикой, по-разному может сложиться жизнь.
Читайте также
