Сколько беларусов покинуло страну после протестов 2020-го, точно не известно. По разным подсчетам, это сделали от 200 до 600 тысяч человек. Немало из них паковали чемоданы на время и о долгой эмиграции не думали, веря, что вот-вот вернутся. Но спустя годы за границей они поняли, что это вряд ли случится. «Зеркало» поговорило с двумя минчанами, которые очень хотели строить будущее в своей стране, но со временем поняли — даже при смене власти жить на родине они уже не будут.
Имена собеседников изменены для их безопасности.
«Сбегать из страны не хотел»
Кириллу 38, третий год он с женой Ириной и детьми живут в Белостоке. Мысли о том, что придется уезжать из Беларуси, стали появляться в 2021-м, когда власти практически подавили протесты, а другу, с которым мужчина ходил на марши, «дали огромный срок».
— Весной 2021-го ходил на последний марш, что собирался у одной из поликлиник на Каменной Горке, но так и не состоялся. Сбегать из страны не хотел. Я человек, который, если начинает что-то, пытается довести дело до конца. Иначе меня это гложет, — рассказывает собеседник. — Понимал, есть возможность, что задержат, но она не маячила на горизонте. Боялся, не спорю, потому что кто его знает. Хотя, если бы не девять суток, которые успел отсидеть, был бы спокоен. Но после ИВС все цепочки событий намекали: есть опасность.
Кирилл держался за Беларусь до последнего. Говорит, руки опустились, когда Россия напала на Украину. На тот момент для него было главным не участвовать в этой войне. Даже на уровне налогов: минчанин — программист, так что отчисления получались немаленькие.
— Когда все началось, сказал жене, что не могу здесь находиться. Она не хотела уезжать, для нее это был стресс. Спросила: «А квартира?». Чтобы вы понимали, мы до этого делали ремонт, оставалось мебелью обставить. Ответил: «Надеюсь, война долго не продлится. Не думаю, что Европа будет все это затягивать». Я тогда сильно ошибался, — описывает собеседник. — В середине 2022-го мы уехали. Никаких доверенностей не оставляли. Из вещей взяли то, что было необходимо — одежду, посуду, ноутбуки. Все уместилось в машину. Перед поездкой мы обновили паспорта. А детям… Подумали, в их документах еще несколько лет остается, к этому времени вернемся. Но их паспорта уже недействительны.
Страну, где поселиться, выбирали недолго. У Кирилла была карта поляка, поэтому отправились в Польшу. Для себя мужчина сразу решил — до смены власти в Беларусь не вернется. Боялся, что на границе на него могут обратить внимание, начнут «пробивать и спрашивать». К тому же понимал: у силовиков появляется все больше времени обрабатывать фото и видео с акций протеста, и кого они там вычислят — непонятно. Жена же после отъезда побывала в Минске еще один раз.
— Но потом я стал здесь принимать участие в акциях, и она больше не рискнула ездить, — говорит программист.
«Через год-полтора стало ясно: жить в Беларусь мы, к сожалению, не вернемся»
В бытовом плане Кириллу отъезд дался чуть проще, чем в психологическом. Многие IT-компании тогда вывозили сотрудников из Беларуси, поэтому руководство фирмы, где работал Кирилл, на новость о переезде отреагировало спокойно. «Окей, будешь удаленно», — сказали ему и оформили в заграничный офис. Супруга мужчины на тот момент занималась домом и детьми, поэтому таких сложностей у нее не было.
До отъезда семья арендовала на две недели посуточное жилье в Белостоке, а потом там же — квартиру, в которой живет до сих пор.
— Наверное, уже через год-полтора, когда вот все начало затягиваться (я имею в виду войну и то, что мы ничего не можем поменять в нашей стране), стало ясно: жить в Беларусь мы, к сожалению, не вернемся. Будем только приезжать в гости к родным, чтобы не по телефону, не через WhatsApp, а вживую видеться. Правда, когда это произойдет, не знаю, — рассуждает собеседник. — К тому же чем больше времени проходит, тем сильнее привыкаешь. Для тебя тут уже нет ничего незнакомого. Прошли времена, когда не знал, как работает поликлиника и везде надо было обо всем спрашивать.
Второй еще более важный якорь, который крепко зацепил семью за эмиграцию, — образование старшего ребенка. Этим летом сын Кирилла закончил третий класс. По словам папы, вряд ли мальчик сможет заниматься на русском и получить качественное образование. Язык ребенок знает, но пишет «с большим количеством ошибок».
— Жена покупала прописи на русском и беларусском, он тут пробовал учиться писать, но просто не хочет. Говорит: «Зачем мне этот русский?» Хотя дома мы общаемся на нем, но, если используем его в городе, сын стесняется. Просит переходить на польский, — описывает ситуацию Кирилл. — Объясняю, у нас в стране мало беларусскоязычных школ, поэтому люди используют русский. И это нормально, потому что такая ситуация. Но он все равно: «Нет, при одноклассниках — по-польски». На нем, кстати, сын общается без акцента. Хотя перед приездом мы с ним выучили только минимальные фразы, чтобы он мог в школе объясниться.
«В какой-то степени меня винила, но это, скорее, на эмоциях»
Летом 2024-го Кирилл с женой заговорили о том, что было бы неплохо купить жилье в Белостоке. Денег на недвижимость в Польше у семьи нет, продать их минскую квартиру пока невозможно. Если появится шанс взять кредит, они хотели бы им воспользоваться. Мужчина решил получить польское гражданство — карта поляка позволяет ускорить этот процесс.
— К тому же вместе со мной дети тоже получат паспорта, и мы сможем хотя бы ездить спокойно в другие страны, — объясняет свою позицию собеседник. — Я уже сдал языковой экзамен (нужно подтвердить В1), жду результат. Надеюсь, все будет хорошо.
Кирилл признается, что тяжелее всего расставание с Беларусью переживает его жена. В отличие от мужа, который после школы из маленького города перебрался в столицу, успел привыкнуть и к общежитию, и к съемным «квадратам», Ирина все время жила в Минске. Большую часть времени — в квартире с родителями.
— Когда мы поженились, еще не было детей, предлагал ей: «Поедем в Польшу жить». Она сказала: «Нет, я здесь выросла, не хочу никуда эмигрировать». Даже переезд в нашу собственную квартиру был для нее достаточно сложным. И как только все нормализовалось, мы снова должны были собирать чемоданы, — вспоминает мужчина. — Не так давно у Иры умер близкий родственник. Она не смогла поехать на похороны, для нее это стало сильным ударом. В какой-то степени меня винила, но это, скорее, на эмоциях. Объяснял: «Ты же понимаешь, я не виноват, что у нас так к людям относятся». Может быть, обижалась, что мы переехали, что я ее уговорил.
Сейчас Ирина уже приняла тот факт, что их семья останется жить в Польше. Что стало «щелчком» для этого, Кирилл не знает. Эту тему он старался не поднимать.
— На выходных мы ездили в Варшаву погулять по паркам, по музеям походить, по галереям. И я за долгое время увидел ее счастливое лицо, — мужчина делает долгую паузу, плачет. — Подождите… сейчас соберусь. Я тогда ей задал вопрос: «Как сейчас ты относишься к тому, что мы тут останемся жить?» Она сказала: «Для меня важно только, чтобы я смогла приехать в Беларусь, увидеть родителей».
За время в Польше Кирилл осознал, что, возможно, в Беларуси не чувствовал себя полностью родным. Для примера вспоминает историю, как на его первой работе молодым специалистам сказали вступить в БРСМ. И он был единственным, кто отказался.
— По мелким случаям складывается общая картина, когда понимаешь, что, кроме родителей, там ты никому не нужен. Здесь, возможно, тоже, но отношение к тебе более человеческое. Даже несмотря на то, что ты из другой страны, — делится наблюдениями он. — Когда открывал и закрывал ИП в Минске, были нюансы. Тут сделал все удаленно, и никаких проблем.
Порой мужчину накрывают мысли, что все в жизни будто бы вело его к эмиграции. Когда учился в школе, в пятом классе у них появилась преподавательница польского, и он год ходил на факультатив. Научился читать и писать. После университета узнал, что бабушка по папиной линии полька, и получил карту поляка. Прочел историю страны, часто приезжал туда с женой погулять и за покупками.
— А потом — бац! — 2022 год, и мы приезжаем, — эмоционально вспоминает он. — И вот этот момент, когда приходишь делать документы, открывать счет и можешь объясниться, и с большего понимаешь, что от тебя хотят.
При этом, говорит Кирилл, с 2020-го в переписках с беларусами он общается только на беларусском языке. И тут же переходит на него в разговоре:
— Калі буду атрымліваць польскі пашпарт, мушу сказаць, што адчуваю сябе палякам. Думаю, тут шмат хто хлусіць… Але хто я? У мяне тата — украінец, матуля — беларуска. Дзед па мамінай лініі — рускі, бабуля па тату — полька. Але я нарадзіўся ў Беларусі. Ведаю рускую, беларускую мовы. Разумею ўкраінскую і польскую. Магу размаўляць па-ангельску. Хто я? У першую чаргу я проста чалавек і так сябе адчуваю.
«В голове была только одна мысль: бежать, бежать, как можно быстрее»
Первый раз в ЕС минчанин Максим попал в 2009-м. С тех пор в голове зародилась мысль, что он хотел бы жить в одной из стран Евросоюза. Однако прежде чем решиться на эмиграцию, попробовал что-то изменить в Беларуси — активно участвовал в протестах 2020-го, как он сам говорит, «был в гуще событий». А 9 августа находился с приятелями в Пинске.
— А вы знаете, что там происходило, — улыбается он, намекая на противостояние между жителями и силовиками. — В конце 2020-го мне позвонили друзья из Пинска, сказали: «Макс, собирай чемоданы, начали сажать». Я долго не размышлял, быстро сделал рабочую визу и в феврале 2021-го улетел. Получилось очень вовремя. Буквально все, кто находился в моем окружении, к сожалению, уже за решеткой. Сразу уехал в Чехию, потом в Нидерланды.
На тот момент Максиму было 38 лет. В Беларуси у него остались мама, сестра и племянник. Собираясь, с собой взял лишь самое необходимое. Среди таких вещей был бело-красно-белый флаг, с которым он прошел все марши. Семье об отъезде сообщил лишь в последний момент. Сестре — вечером, за несколько часов до отправления в аэропорт, маме — утром, когда с чемоданом выходил из квартиры.
— В тот момент в голове была только одна мысль: бежать, бежать, как можно быстрее, — признается собеседник.
В Чехии беларус устроился работать на склад, хотел скопить немного денег. Жизнь в стране, как признается, не клеилась. Первым это заметил его друг-киевлянин. В какой-то момент он позвонил: «Покупаю тебе билет Прага — Амстердам, лети и сдавайся в эмиграционную службу на убежище. А дальше разберемся».
— Со словами «дальше разберемся» я и улетел, — вспоминает Максим. — Плана у меня не было, в кармане лежало всего 25 центов.
«Вернуться в Беларусь тогда мечтал навсегда»
Следующие два года в Нидерландах оказались самыми тяжелыми в жизни беларуса. В это время он находился в лагере для беженцев. Признается, это была «полная жесть». К бытовым неудобствам добавлялись психологические терзания. По Дублинскому соглашению (так обычно называют одноименную конвенцию) Максима могли депортировать в Чехию.
Дублинское соглашение подписано 32 странами (28 из Евросоюза плюс еще четыре «ассоциированные» — Норвегия, Исландия, Швейцария, Лихтенштейн). Регламент документа определяет, какая конкретная страна должна рассмотреть ходатайство человека о предоставлении убежища. Это значит, что проситель убежища может быть направлен из этой страны в другую, которая будет отвечать за рассмотрение ходатайства.
— Через год, когда этот вопрос решился и стало понятно: из страны не вышлют, появилась новая проблема. Времени подумать стало больше, и накрыла ностальгия, — возвращается к тем событиям собеседник. — Начал сильно скучать по родине. В голове билось два демона. Один говорит: «Сиди здесь, не рыпаться». Второй: «Возвращайся, может, пронесет».
Чувство тоски сильно подогревала мама. Из любви и заботы она стала присылать сыну фото и видео с минскими улицами. Показывала места, где он родился, жил, гулял.
— Вернуться в Беларусь тогда мечтал навсегда. Это было решение, в котором не отдавал себе отчет, — говорит он. — Опять же, чем старше человек, тем тяжелее он воспринимает эмиграцию. Переехать в 20 лет и в 40 — две разные вещи. В Минске у меня осталось много знакомых, родные. Это сейчас я знаю, как голландцы принимают беженцев, а тогда думал: «Я тут никто, один в чужой стране, что я буду здесь делать, с чего начинать?» Было много неопределенности, из-за этого хотелось домой. Но здравый смыл победил. Помогло и то, что я читаю новости и вижу: людей до сих пор сажают.
А еще помог хороший психолог, который попал в нужное время, признается он.
— Самый тяжелый момент случился на второй год, когда мне дали ВНЖ на пять лет. По сути, я должен был быть самым счастливым человеком — у меня есть документы, могу претендовать на паспорт Нидерландов. Тогда я уже жил в отдельном лагере, где находятся беженцы, которые легализовались и ждали квартиры (люди, которые получили в стране статус беженца, имеют право на аренду социального жилья по более низким ценам. — Прим. ред.), — рассказывает беларус. — И тут мне пишет знакомая из Минска, говорит, хочет приехать в гости и просит провести экскурсию. Не вопрос. Мы неделю погуляли. В день, когда она садилась в поезд, чтобы ехать в аэропорт, настолько захотелось домой… Помню, как пришел в комнату в лагере, а потом сидел на постели, зашнуровывал кроссовки, чтобы идти в миграционную службу и сдать ВНЖ. И тут мне случайно позвонил хороший друг-психолог, с которым мы познакомились в лагере.
Мужчины разговаривали три часа. Слова в беседе звучали разные, нередко нецензурные. Психолог, говорит Максим, повернул мысли «в правильную сторону». С того момента он навсегда отказался от желания рвануть на родину.
— Потом еще две недели ходил в шоке от того, что чуть не натворил, — не скрывает он. — Это меня полностью перевернуло. Друг дал понять, я нужен здесь. Мне до сих пор хочется в РБ, но как туристу, на две недели либо месяц погулять по городу с голландским паспортом.
«Найти место было несложно, другой момент — страшно»
Полтора года назад Максиму в Нидерландах выделили социальное жилье. Говорит, оно за ним закреплено до конца жизни, главное — платить. Три раза в неделю беларус ходит в школу для беженцев, где по три часа учит местный язык. Занимается два с половиной года. Впереди — столько же. Такое же время он уже работает. Вакансию стал искать, как только получил документы.
— Найти место было несложно, другой момент — страшно: «Примут ли?» Я был готов взяться за любое дело, чтобы начать трудовой процесс. Пошел на почту сортировать посылки. Там быстро оформляли и быстро платили. Коллектив (практически все голландцы) восприняли просто на ура. Никто не задавал лишних вопросов, наоборот, подбадривали, — рассказывает беларус. — Здесь есть проблема беженцев, но голландцы не любят плохих эмигрантов. Я же отношусь к категории порядочных, не сижу на пособии, адекватно отношусь к обществу, принимаю здешнюю культуру. Коренные местные никогда мне не сказали: «Ах, ты беженец, вали в свою Беларусь». Наоборот, слышал только: «Welcome to the Netherlands» («Добро пожаловать в Нидерланды». — Прим. ред.). Это дало ощущение, что страна мой новый дом.
По словам Максима, несмотря на это, в первый месяц работы на почте было непросто. Хоть коллеги его и принимали, он чувствовал себя не в своей тарелке.
— Но, когда получил первую местную зарплату, эти мысли улетучились, — шутит беларус. — Помню, как посмотрел свой банковский аккаунт и не поверил, что такое возможно. Это стало последним гвоздем в крышку гроба с мыслями о том, что когда-нибудь вернусь жить в Беларусь.
Сейчас беларус работает в Нидерландах по специальности — он бармен. Первый месяц здесь персонал к нему присматривался, а теперь они «чуть ли не лучшие друзья».
— Голландцы очень аккуратное общество. Они сначала присматриваются, но, когда понимают, что перед ними человек хороший, раскрываются на 200 процентов, — делится наблюдениями собеседник. — Но на случай, если вдруг я захочу вернуться жить в РБ, оставил несколько стимулов этого не сделать. Они бьют, как электрошокер. Я подписан на нескольких барменских чатов из Беларуси. Мониторю вакансии, зарплаты, которые сейчас там. Вы не представляете, насколько это мощный мотиватор перестать думать о возвращении.
Но есть обстоятельство, осознание которого периодами выбивает из-под ног беларуса нидерландскую землю. Это мама, а точнее, тот факт, что ей почти 70.
— Уже 4,5 года ее не видел. Да, мы созваниваемся каждую неделю, но этот ком в горле сидит, — не скрывает эмоций Максим.
Он признается, что очень любит Беларусь, но уже принял: в ближайшем будущем родину не увидит.
— Возможно, лет через 50 все будет хорошо, и я приеду. Но тогда мне уже исполнится 90 лет, и наслаждаться тем хорошим, что будет происходить в Беларуси, для меня уже будет немножко поздновато, — рассуждает мужчина. — Понял, что хочу провести свою жизнь здесь, в Нидерландах, ни в чем себе не отказывая. Но при этом у меня в квартире до сих пор висит бело-красно-белый флаг. И он будет висеть столько, сколько я буду там жить.
Несмотря на то, что с протестов-2020 прошло уже пять лет, редакция «Зеркала» все еще верит, что изменения к лучшему в нашей стране возможны — и работает именно ради этого. Пожалуйста, помогите нам приблизить наступление перемен в Беларуси. Самый лучший способ — продолжать нас читать и делиться нашей информацией с другими, если это безопасно для вас и для них. Если у вас есть такая возможность, вы также можете помочь нам донатом. Мы будем рады любой поддержке и любой сумме — как разовому платежу, так и подписке.
Пожалуйста, не используйте карты беларусских и российских банков, даже если вы за рубежом.
Спасибо!
