С начала полномасштабной войны в Украине прошло уже больше трех лет. За это время в вооруженном конфликте приняли участие немало беларусов. Часть из них решили воевать за Россию, другие посчитали важным защищать Украину. Какую бы позицию ни занимал человек, последствия от участия в кровопролитных боях могут проявляться гораздо позже и оставаться дольше, чем идут сами войны. «Зеркало» рассказывает, как участие наших соотечественников в российско-украинском конфликте может отразиться на беларусском обществе.
Насилие происходит не только между солдатами на поле боя. Война запускает его волну
Как правило, когда речь заходит о войне, то первыми образами, приходящими на ум, становятся армия и ее служащие, которые сражаются в местах боевых действий. Во вторую — особенно после начала конфликта в Украине, — вероятно, люди, прячущиеся в бомбоубежищах и укрытиях, а также разрушенные снарядами многоэтажки. Однако это далеко не все ужасы, связанные с войной.
Ранее «Зеркало» уже объясняло, что в ходе военных действий также растет количество случаев изнасилований женщин. Это связано со многими факторами. Один из них — тот, что в таких условиях искажается понятие мужественности: оно все больше ассоциируется с агрессией, а женское тело становится «добычей» для завоевания и обладания — так же, как это происходит с территорией противника.
После начала войны в Украине этот феномен подсветил и обострившийся арабо-израильский конфликт. Те, кто находились на месте нападения ХАМАС 7 октября 2023 года, рассказывали, что «женщин насиловали прямо рядом с телами их друзей». Хотя пострадать может в принципе кто угодно: только за первый год активных боевых действий власти Украины зафиксировали сотни случаев сексуализированного насилия со стороны российских военных, совершенного не только в отношении женщин, но и мужчин, детей и ЛГБТ-персон.
Казалось бы, с установлением мира, о котором в последнее время все чаще говорят, подобные преступления должны прекратиться. Но на самом деле этого не произойдет — или как минимум насилие изменит свою форму.
Даже если мир заключат, «все хорошо» не будет. Последствия для психики военных просто так не пройдут
В начале сентября 2025-го в соцсетях начало распространяться изображение листовки с «практическими советами для жен военнослужащих», которые якобы раздают женщинам в России. Среди рекомендаций на случай, если супруг, вернувшийся из зоны боевых действий, начнет выражать агрессию, были «не выносить все на публику», чтобы не разрушить карьеру мужа в армии, терпеть побои, если те не угрожают жизни, и маскировать синяки «косметическими средствами».
Российские журналисты уже выяснили, что эти листовки — фейковые. Однако есть в них и доля правды — она заключается в том, что в обществах, прошедших через военные конфликты, неизбежно растет количество случаев домашнего насилия и сталкиваться с ним будут все чаще. Пострадавшими чаще всего становятся жены, дети, а могут и родители мужчин-военных.
Война в Украине практически каждый день дает новые подкрепления этому знанию. Например, только за март 2024 года «Зеркало» опубликовало две новости о вернувшихся с войны россиянах, убивших своих жен. Такие истории происходят регулярно: иногда преступления происходят прямо на глазах у детей, которые остаются сиротами. А иногда агрессия вернувшихся с фронта затрагивает случайных людей, которые становятся жертвами.
Случаи жестоких убийств в России можно было бы списать на то, что значительную часть из них совершают люди, уже ранее судимые за тяжкие преступления, но вышедшие на свободу раньше срока, воспользовавшись возможностью «отработать» наказание участием в войне. Однако дело не только в этом. В той же Украине ранее не судимые бойцы, которые возвращаются домой, тоже сталкиваются с тяжелыми последствиями посттравматического стрессового расстройства (ПТСР), которое может проявляться в том числе вспышками агрессии.
— В любом словесном конфликте, если кто-то начинает пьяным умничать, первая мысль: «Что ж ты, с***, здесь, а не на войне? Там такие пацаны погибают, а ты, г***о, тут бухаешь, понтуешься!» Я, помню, не выходил на улицу, потому что знал: любой косой взгляд, не то слово в мой адрес (хотя я добрый человек по жизни) — все. Ты уже видел смерть и боишься не то что побить кого-то, ты боишься его на эмоциях убить и сесть, — рассказывал «Зеркалу» военный психолог Алексей Скиртач, который сам испытывает то, через что проходят его коллеги по службе.
По оценке ООН, только три года полномасштабной войны в Украине «сводят на нет десятилетия прогресса в области прав женщин, их безопасности и экономических возможностей». А уровень гендерного насилия (то есть обусловленного социальными различиями мужчин и женщин), который и до войны был высоким, с 2022 года вырос на 36% — только в одной Украине.
В марте 2023 года журнал TIME посвятил этому публикацию, в которой некоторые украинские женщины признавались, что боятся возвращения своих партнеров с войны.
— До мая [2022 года, когда муж вернулся домой после того, как попал в засаду российских солдат и стал одним из немногих выживших] он даже не кричал на меня, он был идеальным мужем, идеальным отцом, — рассказывала 40-летняя Оксана. — Эта война превратила его в монстра.
Выражалось «превращение в монстра» тем, что, например, однажды среди ночи Оксана проснулась от того, что руки ее мужа сжимали ее шею. В другом случае тот попытался напасть на нее с ножом. Оксане пришлось успокаивать супруга, объясняя, что она его жена, а вовсе не враг. Именно из-за таких последствий войны прекращение самого конфликта «не всегда означает прекращение насилия» для женщин, пишет Саманта Брэдли, юристка и исследовательница из Австралии.
— Когда <…> [психологически] травмированные военные покидают поле боя, зачастую по множеству причин их дома становятся новым местом проявления насилия. Ситуация усугубляется тем, что постконфликтные общества в основном плохо подготовлены к борьбе с таким насилием способом, который осмысленно отдавал бы приоритет защите женщин и детей. Мирные соглашения и программы государственного строительства в основном пишутся мужчинами, а женщины исключены из процесса, — объясняет корень проблемы Брэдли.
Страшно и то, что отношение к домашнему насилию меняется у детей (в частности, девочек), если те каким-то образом были вовлечены в военный конфликт или в нем участвовали родители. Люди, столкнувшиеся с таким опытом с ранних лет, еще толерантнее относятся к насилию, чем общество в целом.
— Домашнее насилие по-прежнему широко воспринимается как норма мужчинами и женщинами во всем мире, причем уровень принятия значительно выше в странах, затронутых конфликтами. <…> Причины толерантности к нему изучены недостаточно. Предыдущие исследования показали, что отношение к домашнему насилию очень устойчиво, но может быстро меняться благодаря программам повышения осведомленности, — замечают исследовательницы Джулия Ла Маттина и Ольга Шемякина, работающие в США и занимающиеся темой экономики в контексте вооруженных конфликтов и гендерной проблематики.
Выходит, что Беларусь может столкнуться не только с появлением семей, где будет практиковаться домашнее насилие из-за пережитого военным опытом, но и с усиливающимся принятием такого поведения как нормы. А нормализация насилия в контексте войны в Украине и так уже происходит — даже среди тех, кто напрямую в нее не вовлечен, а, например, смотрит оттуда видео с жестокостями.
Ситуацию можно менять. Но за годы войны эта проблема, кажется, не стала приоритетом ни в одном вовлеченном государстве
На то, что боевые действия отражаются на психике их участников, причем у всех по-разному, стали обращать внимание в Украине еще в 2023 году. Тогда оказалось, что служащие в армии сталкиваются «на гражданке» с сексуальной дисфункцией, причиняют партнершам боль (пусть не всегда сознательно) и в результате избегают интимной близости.
В Украине считают, что на 300 военных должен быть один психолог, специализирующийся на помощи людям этой профессии, однако кадров до сих пор не хватает. Хотя существуют программы поддержки, все равно не каждый может самостоятельно осознать необходимость туда обратиться. А централизованно и по единой программе реабилитация не проходит: пока лишь говорят о том, что это должно быть и что это необходимо.
Тем более о психологическом восстановлении военных не идет речь в Беларуси, которая формально не участвует в российско-украинском конфликте. Те, кто идут на фронт за Украину, и вовсе не могут вернуться на родину, поэтому часто оказываются в Польше или Литве, где, по сути, оставлены наедине с собой и своими проблемами. А те, кто воюют за Россию, сталкиваются с тем, что и там с психологическим состоянием военных ничего не делают системно: открыты только пункты помощи, куда можно обратиться бесплатно — если, конечно, самим этого захотеть.
В то же время, если тяжелое психологическое состояние тысяч военных игнорировать, сама по себе проблема не пройдет. Согласно американскому национальному исследованию адаптации ветеранов Вьетнама, опубликованному в 1990-м, ПТСР у экс-служащих становится дополнительным фактором, подталкивающим их совершать домашнее насилие.
Более того, женщина, которая находится в отношениях с мужчиной с ПТСР, может чувствовать бремя ухода за ним и из-за этого чаще срываться на нем, тоже проявляя агрессию. Так зарабатывается вторичная психологическая травма, что в итоге лишает нормальной, счастливой жизни всю семью. И чем больше беларусов отправляются воевать в Украину, тем выше шанс того, что наличие таких семей в нашей стране будет уже невозможно не замечать.
Александр Лукашенко, напомним, в то же время уверяет, что считает своей главной задачей «не допустить втягивания в эту драку, в эту войну Беларуси». Но это уже и так произошло: подтверждения есть сейчас — еще до того как станут заметными последствия, о которых мы рассказали в этом тексте.
